Filosofa.net

Среди видов оружия системы, которые было обращено террористами против нее самой, можно назвать эксплуатацию образов в реальном времени, их мгновенное распространение по всему миру. Террористы присвоили это средство наряду с банковскими операциями, электронной передачей информации и воздушным сообщением. "Картинка" играет весьма двусмысленную роль: прославляя событие, она берет его в заложники. Образ умножает событие до бесконечности, и одновременно нейтрализует его (как уже было с событиями 1968 года). Об этом всегда забывают, говоря об "опасности" СМИ. "Картинка" пожирает событие, в том смысле, что оно выделяет его из среды других событий и готовит к потреблению. Таким образом, событию придается новое значение, но оно теперь воспринимается как событие-образ.

Что же такое реальное событие, когда реальность пронизана образами, фикциями, виртуальностью? В данном случае можно говорить (с некоторым облегчением, возможно) о вновь возникшей реальности, и реальной жестокости в предположительно виртуальном универсуме. "Конец всем виртуальным историям, это - реальная история!". В тоже время, можно видеть в этом объявление о конце истории. Но превосходит ли реальность фикцию? Если кажется, что да, то потому, что забирает у нее энергию, что сама реальность становится фикцией. Можно даже сказать, что реальность ревнует к фикции, что она завидует образам…Между ними как бы происходит дуэль, результат которой непредсказуем.

Падение башен Всемирного Торгового Центра нельзя себе вообразить, но это еще не делает его реальным событием. Рост жестокости еще не означает наступления реальности. Потому что реальность - есть принцип, и этот принцип утерян. Реальность и фикция неотличимы, и когда мы восхищаемся терактом, нас прежде всего привлекает образ (события одновременно катастрофические и вызывающие восхищение, "гибельный восторг", остаются в большой степени воображаемыми).

В таком случае, реальность привносится в образ как примесь страха, как содрогание. Это не только ужасно, это еще и реально. Не жестокость реальности первична, и к ней примешивается образ, скорее образ первичен, и к нему добавляется содрогание реальности. Происходит нечто вроде фикции с плюсом, нечто больше чем фикция. Баллар у Борхеса (Borges) говорит о новом изобретении реальности как предельной и наиболее сомнительной фикции.

Жестокость терроризма, следовательно, не в возвращении "пламени реальности", не в новом обретении истории. Эта жестокость не "реальна". Она тем хуже, что является символической. Жестокость в себе может быть банальной и неэффективной. Только символическая жестокость порождает единичность. И в этом особенном событии, в манхэттенском фильме-катастрофе сопрягаются два элемента, вызывавшие массовый гипноз в XX веке: белая магия кино и черная магия терроризма. Белый свет кино, черный свет терроризма.

Пытаются придать этому событию непонятно какой смысл, подвергнуть его какой-то интерпретации. Но в нем нет никакого смысла, такова радикальность зрелища, жестокость зрелища, которое одно оригинально и неустранимо. Спектакль терроризма требует зрелищного терроризма. И к против этого аморальному восхищению (даже если оно вызывает всеобщее моральное осуждение) политический порядок не может ничего. Наш внутренний театр жестокости - единственное, что нам остается, - явление экстраординарное, объединяющее в себе наибольшую зрелищность и максимальный вызов. Это одновременно микро-модель сверкающего ядра подлинной жестокости в максимальном усилении - зрелище в наиболее чистой форме; и сакральная модель, бросающая историческому и политическому порядку вызов в наиболее чистом виде.

Любое убийство было бы прощено террористам, если бы оно могло быть интерпретировано в рамках исторического порядка - такова аксиома морали благой жестокости. Может быть оправдано любое насилие, если бы оно не ретранслировалось средствами массовой информации. ("Терроризм - ничто без средств массовой информации"). Но все это - иллюзия. Нельзя правильно использовать СМИ, они составляют часть события, они составляют часть террора, и они действуют, так или иначе.

Акт возмездия вызовет непредсказуемые последствия, также как и террористический акт. Никто не знает, на чем возмездие остановится, и что за этим последует. Как нет точного различия между образами и информацией, между зрелищем и символизмом, так нет его между "преступлением" и возмездием.

И в этой неконтролируемой обратимости заключается победа терроризма. Победа, которая видна по подспудному проникновению события в систему, не только на примере экономического, политического и финансового спада во всей системе, а также на примере морального, психологического упадка, который последовал, но в падении системы ценностей, идеологии свободы, свободного перемещения и т.д., которая была гордостью западного мира, поводом для презрения к остальному миру.

В той же степени, как идея свободы, еще новая и современная, уже стирается в сознании и нравах, в той же степени становится очевидным, что идея либеральной глобализации пытается реализоваться совершенно противоположным образом: в форме полицейской глобализации, тотального контроля и страха за безопасность. Регуляция приведет к созданию общества, которое будет максимально приближено к фундаменталистскому.

Спад в сферах производства, потребления, в банковской сфере (но только не в сфере коррупции!)-все это похоже на выполнение стратегической задачи, на проведение ужасающей переоценки ценностей - казалось бы, направленной против терроризма, но на самом деле, отвечающее внутренним требованиям - силовой регуляции абсолютного беспорядка, который поставлен во главу угла, и должен направить во вне свое собственное бессилие.

Другое достижение террористов состоит в том, что он может принимать любые формы насилия и нарушения порядка: в распоряжении Бен Ладена (Ben Laden) - информационный терроризм, биологический терроризм, средства устрашения. Он может записать в свой актив даже природные катаклизмы. Ему на руку использование всех способов дезорганизации и незаконного оборота. Структура мирового обмена идет на пользу обмену невозможного. Терроризм подобен автоматическому письму, которое подпитывается невольным участием СМИ. Как следствие - панический страх. Так, в случае с сибирской язвой, заражение возникает химическим путем от простого контакта между молекулами. Система достигла критической массы, и стала уязвимой для любой агрессии.

В сложившейся ситуации трудно найти выход. Во всяком случае, выход - это не война, которая воспринимается как дежавю, с привлечением огромной военной силы, с недостоверной информацией, с бессмысленными бомбардировками, с лукавыми и патетическими речами, с демонстрацией силы и заражением территории. Короче говоря, эта война подобно войне в Заливе, не является событием, или вернее, она - событие - которое не имеет места.

Причина этой войны в следующем: пытаются подменить действительное и прекрасное событие, уникальное и непредсказуемое, псевдо-событием, повторением, дежавю. Для терактов 11 сентября характерно преобладание события над моделями интерпретации, тогда как в этой глупой технологической войне модель преобладает над событием. Ставка искусственная, война нигде. Война как продолжения политики, которой нет.”

Актуальность идей Бодрийара.

Для современного человека идея симуляции реальности неизменно привлекательна. Интернет, компьютерные игры – это показало реальность, которой нет. Многие мысленно вернулись к проблеме доказательности нашего существования; фильмы, поднимающие подобную проблематику, привлекают пристальное внимание людей. Человек пытается найти себя в мире машин и информации.

Безусловно, в подобной ситуации, идеи Бодрийара востребованы современным обществом. Он, как никто другой, вписывается в картину иллюзий, крайностей, несбалансированностей нашего мира. Единственное ощущение не покидает при чтении его текстов – он сам желает симулировать, создавать фантомы, произносить фразы, подразумевающие тысячи истолкований. Он, как истинная частица этого мира