Реклама





Книги по философии

Артур Шопенгауэр
Parerga und Paralipomena

(страница 19)

Если же Сократ сказал некогда юноше, представленному ему для испытания его способностей: "Говори, чтобы я мог тебя видеть"; то (принимая, что он под словом "видеть" не разумел просто "слышать") он был прав в том отношении, что черты и особенно глаза человека оживляются только во время речи и кладут на выражение его лица отпечаток духовных средств и способностей человека, чтó дает нам возможность предварительно определить степень и направление его умственного развития,-- чего собственно и хотел Сократ в данном случае. В ином же случае следует принять во внимание, во-первых, что все только что сказанное не простирается на нравственные свойства человека, скрытые глубже; а во-вторых, что все приобретаемое нами при разговоре с человеком о б ъ е к т и в н о по более явственному развитию выражения в чертах его лица, снова теряется с у б ъ е к т и в н о вследствие личных отношении, которые тотчас же возникают между нами и привносят незаметное очарование, которое мешает нам быть беспристрастными. Потому-то с этой точки зрения следовало бы правильнее сказать: "Не говори, дабы я мог тебя видеть".

Ибо чтобы глубоко и ясно охватить физиономию человека, следует наблюдать его тогда, когда он садит одиноко, вполне предоставленный самому себе. Всякое общество и разговор его с другим уже бросают на него постороннее отражение большею частью в его пользу, проводя его путем воздействия и реакции в деятельное состояние, чтó всегда возвышает человека. Напротив того, одинокий в предоставленный самому себе, в кипении собственных мыслей в ощущений -- только тут человек является в п о л н е с а м и м с о б о ю. Тогда глубоко проницательный взгляд физиономиста может а общих чертах в сразу схватить всю его сущность Ибо на его лице проходит основной тон всех его мыслей и стремлений и запечатленarrêt irrévocable (непреложный приговор) того, чем он и м е е т б ы т ь и чтo он только тогда вполне чувствует, когда бывает наедине с самим собою.

Физиогномика уже по одному тому составляет главное средство для распознания людей, что физиономия в тесном смысле есть единственное, что не поддается их искусству притворства, так как для этого последнего доступна только п а т о г н о м и ч е с к а я, м и м и ч е с к а я сторона физиономии. Поэтому-то я в рекомендую изучать человека тогда, когда он бывает наедине, предоставленный самому себе, и прежде чем начать с ним разговор, отчасти потому, что только в таком случае видишь перед собою в чистом и неподдельном виде ф и з и о г н о м и ч е с к у ю сторону лица; тогда как при разговоре тотчас проявляется и п а т о г н о м и ч е с к а я, и человек прибегает к заученным приемам притворства; а отчасти и потому, что всякое, даже самое мимолетное личное отношение делает нас пристрастными, внося в оценку элемент субъективности.

Следует еще заметить, что физиогномическим путем вообще гораздо легче разгадать умственные способности человека, чем его нравственный характер. Первые гораздо больше пробиваются наружу. Они выражаются не только в лице и в игре физиономии, но также в походке и во всяком движении, как бы оно ни было незначительно. Я полагаю, что тупицу, глупца и умного человека можно различить уже с тылу. Тупицу характеризует тяжеловесная неповоротливость всех движений; глупость кладет свой отпечаток на всякий жест;ум и размышление -- то же самое. На этом основано замечание Лабрюйера:<Il n'y rien de si délié, de si simple, et de si imperceptible, où il n'y entrent des manières, qui nous décèlent: un sot ni n'entre, ni ne sort, ni ne se lève, ni se tait, ni n'est sur ses jambes, comme un homme d'esprit"*. Этим же, сказать мимоходом, объясняется тот instinct sûr et prompt**, который, по уверению" Гельвеция, помогает дюжинным людям узнавать и взбегать людей умных. Само по себе обстоятельство это основывается на том, что чем более и развитее головной мозг и чем тоньше во отношению к нему спинной мозг и нервы, тем выше не только умственные средства, во и подвижность, осмысленность в движении всех членов, ибо в таком случае эти последние более непосредственно и решительно управляются мозгом, вследствие чего на каждом движении ясно отражаются его намерения. * "Нет ничего более легкого. более простого, более неуловимого, чем манеры, которые нас выдают: глупец, входит, выходит, встает, молчит, стоит совсем не так, как умный человек" (фр.) ** быстрый и безошибочный инстинкт (фр)

В целом же обстоятельство это сводится к тому, что чем выше стоит животное на лестнице существ, тем легче и скорее оно лишается жизни чрез повреждение и поранение в каком-нибудь одном пункте. Возьмем, например, лягушечных животных (Batrachier):насколько они неповоротливы, вялы и медленны в своихдвижениях, настолько же они не интеллигентны и отличаются при том чрезвычайно тягучею живучестью. Это объясняется тем, что при ничтожном головном мозг они обладают весьма толстым спинным мозгом и нервами. Вообще функциями головного мозга представляются, главным образом, движения рук и походка; движением же остальных членов, равно как и малейшими его видоизменениями, мозг управляет посредством нервов спинного мозга. По этой именно причине произвольные, намеренные движения вызывают утомление, которое, равно как и боль, коренится в мозгу, а не в членах, как нам кажется,-- почему утомление и способствует сну. Напротив того, не истекающие от мозга, а следовательно, непроизвольные движения организма (как-то: легких, сердца и т. п.) совершаются, не производя утомления. Так как мышление и управление членами зависит от одного и того же мозга, то характер его деятельности отражается в обоих направлениях, смотря по свойствам индивидуума:глупые люди двигаются как манекены, у умных говорит каждый сустав.

Но гораздо лучше, чем по жестам и движениям, духовные качества познаются по физиономии, по форме и величине лба, по напряжению и подвижности черт лица, но главное -- по глазам, начиная от тусклых, мутно-глядящих свиных глазок, до сверкающих, искрометных глаз гения. Взгляд ума, даже самого тонкого, отличается от взгляда гениальности тем, что первый носит отпечаток служения воле, второй -- свободен от этого. Поэтому весьма вероятен следующий анекдот о Петрарке, рассказанный Скуарцафики в биографии поэта, со слов его современника Джузеппе Бривиуса. Однажды при дворе Висконти, когда в числе гостей находился и Петрарка, Галеаццо Висконти предложил своему сыну, тогда еще мальчику, указать из числа присутствующих самого умного человека. Обведя внимательно всех глазами, мальчик, к великому общему изумлению всех присутствующих, взял за руку Петрарку и подвел его к отцу. Таким образом, природа отличает своих избранников такою яркою печатью достоинства, что ее замечают даже и дети. Поэтому я советовал бы своим остроумным землякам, если имопять придет охота какого-нибудь дюжинного человека в течение 30 лет провозглашать великим гением, не выбирать себе любимца с, такою физиономией трактирщика, какую имел Гегель, на лице которого самым разборчивым почерком было написано природою столь знакомое ей название "дюжинная голова".

Иначе, чем с умственными, обстоит дело с нравственными качествами, с характером человека: разгадать его физиогномическим путем гораздо труднее, потому что он, будучи метафизической природы, лежит глубже и хотя находится в связи с телосложением и организмом, но не так непосредственно, как ум, и не приурочен, как этот последний, к какой-либо определенной части или системе тела. К тому же еще, тогда как всякий, вполне довольствуясь своим рассудком, охотно выставляет его напоказ и старается открыто заявить его при всяком случае, нравственная сторона редко когда вполне свободно выставляется наружу и даже большею частью преднамеренно маскируется, в чем от долговременной практики можно дойти до отменного мастерства. Тем не менее, как выше замечено, дурные помыслы и недостойные стремления постепенно оставляют свои следы на лице и в глазах. Вследствие этого дело слагается таким образом, что, подвергая какого-либо человека физиогномической оценке, мы можем зачастую легко поручиться, что он никогда не произведет бессмертного творения, но никак не в том, что он не совершит великого преступления.

Гл. XXVII. О ЖЕНЩИНАХ

"Sans les femmes le commencement de notre vie serait prive de secours, le milieu de plaisirs, et la fin de consolation"*. Этими немногими словами Jouy, по-моему, лучше выражена истинная похвала женщинам, чем в прекрасно обдуманном стихотворении Шиллера "Wurde des Frauen", рассчитанном на антитезы и контрасты.

* Если бы не женщины, то в первые часы нашей жизни мы были бы лишены помощи, в середине -- удовольствий, а в конце -- утешения (фр.).

То же самое, но более патетично высказано Байроном в "Сарданапале".

The very first Of human life must spring from woman's breast,

Your first small words are taught you from her lips,

Your first tears quench'd by her, and your last sighs

Too often breathed out in a woman's hearing,

When men have shrunk from the ignoble care

Of watching the last hour of him who led them.

Т.е.

Начало Человеческой жизни возникает на груди женщины.

Вашим первым словам вы научились из ее уст.

Ваши первые слезы отерты ею, и ваш последний вздох

Слишком часто поражает ее слух,

Когда мужчины сторонятся от низкого труда

Окружать попечениями последний час того, кто был их вождем.

И там, и здесь значение женщины указано с настоящей точки зрения.

* *

*

Уже самый вид женской фигуры показывает, что она не предназначена для слишком большого труда ни духовного, ни телесного. Она отбывает обязанность жизни не действительным, а страдательным образом: муками родов, заботами о детях, подчиненностью мужу, для которого она должна быть терпеливого и ободряющей подругою. Она не создана для высших страданий, радостей и могущественного проявления сил; жизнь ее должна протекать спокойнее, незначительнее и мягче, чем жизнь мужчины, не делаясь в сущности от этого счастливее или несчастнее.

Название книги: Parerga und Paralipomena
Автор: Артур Шопенгауэр
Просмотрено 35012 раз

12345678910111213141516171819202122