Реклама





Книги по философии

Фрэнсис Бэкон
Великое восстановление наук. Новый Органон

(страница 26)

Однако здесь нужно тщательно остерегаться того, чтобы человеческий разум, открыв многие из этих частных форм и установив отсюда части и разделения исследуемой природы, не успокоился на этом совершенно и не замедлил бы приступить к подобающему открытию большой формы, чтобы он, предполагая, что природа в самых корнях своих многообразна и раздельна, не отверг дальнейшее объединение природы как вещь излишней тонкости и склоняющуюся к чисто абстрактному.

Например, пусть исследуется память или то, что возбуждает память и помогает ей. Конститутивные примеры здесь суть порядок или распределение, которые явно помогают памяти, подобно местам в искусственной памяти[97], которые могут быть или местами в собственном смысле, как, например, дверь, угол, окно и тому подобное, или близкими и знакомыми лицами, или чем угодно (лишь бы они были расположены в порядке), как, например, животные, травы; так же и слова, буквы, исторические лица и другое; некоторые из них, конечно, более пригодны и удобны, другие -- менее. Места этого рода значительно помогают памяти и возносят ее высоко над естественными силами. Так же и стихи легче удерживаются и заучиваются на память, чем проза. Из этой связки трех примеров, а именно: порядка, мест искусственной памяти и стихов -- строится один вид помощи для памяти. Этот вид правильно было бы назвать отсечением бесконечности. Ибо, если кто пытается что-либо вспомнить или вызвать в памяти, не имея предварительного понятия или восприятия того, что он ищет, -- он ищет, бегая туда и сюда, как бы в бесконечности. А если кто имеет точное предварительное понятие, он тотчас отсекает бесконечность, и память движется в более тесном кругу. В трех примерах, которые упомянуты выше, предварительное понятие очевидно и несомненно. А именно, в первом должно быть нечто согласующееся с порядком; во втором должен быть образ, который имел бы известное соотношение или сходство с теми определенными местами; в третьем должны быть слова, которые складываются в стих; и так отсекается бесконечность. Но одни примеры составят такой вид: все, что заставляет интеллектуальное воздействовать на чувство (этот способ преимущественно и применяется в искусственной памяти), помогает памяти. Другие же примеры дадут такой другой вид: то, что вызывает впечатление посредством сильного волнения, т. е. возбуждая страх, восхищение, стыд, веселье, помогает памяти. Другие составят такой вид: то, что запечатлевается в чистом и менее занятом до того или после того уме, как, например, то, что заучивается в детстве, или то, что обдумывается перед сном, а также и вещи, которые случаются впервые, более удерживается в памяти. Одни примеры дадут такой вид: многочисленность сопутствующих обстоятельств или опор помогает памяти, как, например, писание по частям без непрерывности, чтение или произнесение вслух. И наконец, другие примеры составят такой вид: то, что ожидается и возбуждает внимание, лучше удерживается, чем мимолетное. Поэтому если перечтешь какое-либо писание двадцать раз, то не так легко выучить его на память, как если перечтешь десять раз, пробуя при этом сказать наизусть и заглядывая в книгу, когда памяти не хватает. Таким образом, имеется как бы шесть меньших форм того, что помогает памяти, а именно: отсечение бесконечности; приведение интеллектуального к чувственному; запечатление по время сильного волнения; запечатление в чистом уме; многочисленность опор; предварительное ожидание.

Подобным же образом пусть, например, исследуется природа вкуса. Конститутивные примеры здесь таковы: те, кто не имеет обоняния и по природе лишен этого чувства, не воспринимают или не различают вкусом гнилой или тухлой пищи, равно как и приправленной чесноком или розами и тому подобным. Так же и те, у кого ноздри заложены приступом насморка, не различают гнилого или тухлого или окропленного розовой водой. А если страдающие насморком в ту же минуту, когда к ним в рот или к небу попадает что-либо гнилое или пахучее, сильно высморкаются, то получат явное восприятие гнилого или пахучего. Эти примеры дают и составляют следующий вид или, лучше сказать, часть вкуса: чувство вкуса есть, в частности, не что иное, как внутреннее обоняние, проходящее и спускающееся через верхние проходы ноздрей в рот и к небу. Напротив того, соленое и сладкое, и острое и кислое, и терпкое и горькое, и тому подобное -- все это, повторяю, те, у кого обоняние отсутствует или заглушено, чувствуют так же, как и всякий другой. Отсюда и явствует, что вкус есть некое чувство, сложенное из внутреннего обоняния и некоего утонченного осязания. Но об этом здесь не место говорить.

Подобным же образом пусть исследуется природа сообщения качества без примешивания субстанции. Пример света даст или составит один вид сообщения, тепло и магнит -- другой. Ибо сообщение света как бы мимолетно и при удалении первоначального света тотчас исчезает. Тепло же и магнетическая сила, будучи переданы или, лучше сказать, вызваны в каком-либо теле, удерживаются и остаются немалое время и после того, как будет удален первый возбудитель.

В общем велики преимущества конститутивных примеров, ибо они дают очень много и для определений (в особенности частных), и для разделений или расчленений природ, о чем неплохо сказал Платон: "Должен быть почитаем, как бог, тот, кто хорошо может определять и разделять"[98].

XXVII

На шестое место среди преимущественных примеров мы ставим примеры соответствия, или соразмерности, которые мы также называем параллельными примерами или физическими подобиями. Это те примеры, которые показывают подобия и соединения вещей не в меньших формах (как это делают конститутивные примеры), но в окончательной конкретности. Поэтому они представляют как бы первые и низшие ступени к единству природы. Они не составляют никаких аксиом сразу в самом начале, но только указывают и отмечают некоторое согласие тел. И все же хотя они и немного способствуют открытию форм, однако с большой пользой раскрывают устройство частей Вселенной и совершают как бы некую анатомию ее членов. И потому они иногда как бы за руку ведут нас к величественным и значительным аксиомам, в особенности к тем, которые более относятся к строению мира, чем к простым природам и формам.

Так, следующие примеры суть примеры соответствия: зеркало и глаз, а также устройство уха и места, издающего эхо. Из этого соответствия помимо самого наблюдения подобия, которое во многом полезно, легко, кроме того, вывести и образовать ту аксиому, что сходную природу имеют органы чувств и тела, которые рождают отражения для чувств. С другой стороны, наученный этим разум без труда поднимается к более высокой и значительной аксиоме, которая состоит в следующем: нет никакого различия между согласием или симпатией тел, одаренных чувством, и неодушевленных тел без чувства, кроме того, что первым придан животный дух, а во вторых он отсутствует. Отсюда следует, что, сколько есть согласий у неодушевленных тел, столько же могло бы быть чувств у животных, если бы в одушевленном теле были отверстия для вхождения животного духа в член, как в подходящий орган, должным образом для этого расположенный[99]. И обратно, сколько есть чувств у животных, столько же, без сомнения, есть движений в неодушевленном теле, где животный дух отсутствует; но, несомненно, в неодушевленных телах гораздо больше движений, чем чувств в одушевленных телах, вследствие малочисленности органов чувств. Для этого представляется вполне очевидным пример боли. Ибо хотя у животных и много есть родов боли и столь разнообразных (так, одна боль от ожога, иная -- от сильного холода, иная -- от укола, иная -- от сжатия, иная -- от растяжения и тому подобное), однако несомненно, что все это в форме движений существует в неодушевленных телах, как, например, в дереве или камне, когда их обжигают, или охлаждают, или колют, или разрывают, или сгибают, или ударяют и так далее, хотя чувства при этом нет в силу отсутствия животного духа.

Примерами соответствия также являются (это может показаться удивительным) корни и ветви деревьев. Ибо всякое растение разбухает и выталкивает свои части в окружающее как вверх, так и вниз. Между корнями и ветвями нет другого различия, как то, что корни заключены в земле, а ветви выставляются на воздух и на солнце. Ведь если взять нежную и полную жизни ветвь дерева и пригнуть ее к какой-нибудь частице земли, то, хотя бы она и не прикасалась к самой почве, она тотчас начнет пускать не ветвь, а корень. И наоборот, если на растение положить сверху землю и так придавить его камнем или чем-нибудь твердым, чтобы помешать ему покрыться листьями сверху, то оно начнет пускать ветви в воздух снизу.

Примеры соответствия суть также смолы деревьев и большинство горных самоцветов. И те и другие не что иное, как выделившиеся и проступившие соки, в первом случае древесные соки, во втором -- соки камней; отсюда и происходит ясность и блеск в тех и других -- вследствие тонкого и тщательного процеживания. Отсюда получается также и то, что шерсть животных не такой красивой и живой окраски, как многие перья птиц, ибо соки не столь тонко процеживаются через кожу, как через ствол пера.

Примеры соответствия суть также мошонка у самцов животных и матка у самок: все замечательное устройство половых отличий (в отношении к земным животным), по-видимому, не представляет собой ничего другого, как расположение извне и внутри[100], а именно: у мужского пола вследствие большей силы тепла детородные части выталкиваются наружу, тогда как у женского пола тепло слишком слабо для того, чтобы вызвать это, почему и происходит, что детородные части удерживаются внутри.

Примерами соответствия являются также плавники рыб и ноги четвероногих или ноги и крылья птиц, к чему Аристотель прибавил еще четыре изгиба при движении змеи[10][1]. Так что в строе Вселенной движение живых существ вообще осуществляется обыкновенно посредством четырех конечностей или сгибаний.

Название книги: Великое восстановление наук. Новый Органон
Автор: Фрэнсис Бэкон
Просмотрено 194673 раз

......
...161718192021222324252627282930313233343536...