Реклама
Книги по философии
Владимир Вернадский
Дневники. 31 января 1919 - 4 апреля 1920
(страница 15)
Я поселилась в семье Мях. Ив. Петрункевича, сына Ивана Ил-ча, и его прелестной жены Лизы (дв. сестра Михаила, дочь Ильи Ал. Бакунина). Они жили в "Гаспре", имении С. Вл. Паниной, в доме управляющего. В чудном Гаспринском дворце жили Анна Мих. Поль (рожд. Петрункевич) с мужем Влад. Ив. и сестрой, Александрой Мих. Дом управляющего был 2-х этажный, большой и удобный, т.к. в нем свободно помещалась семья Мих. Ив. (Лиза его жена и дети: Ирина, Ваня, который был в Добр. Армии, Мика и еще дочь, кажется, тоже Лиза). Мы с мальчиками.
Не помню когда приехали тетя Наташа и Ниночка [Вернадские] из Новороссийска. Они поселились во 2-м этаже. Но это было к осени.
Аня, известная певица Ян-Рубан, и ее муж Вл. Ив. давали иногда концерты во дворце, в большой гостинной зале. Что это было за наслаждение! Чудная музыка, а перед глазами мраморная терраса спускается к морю 2-мя мраморными лестницами и дальше - бесконечное море и лунная дорога.
Летом приезжал Георгий Вернадский с женой Нинеттой, тоже жили с нами в доме. Они жили дольше, все каникулы. Георгий тогда был проф. в Симферопольском университете.
Приезжал Михаил в отпуск и я поехала провожать его в Ялту с ночевкой. С мальчиками остался спать Георгий. У мальчиков был кот, который спал у кого-либо из них на постели. Но Георгий решил, что это непорядок, выгнал кота. От этого происшествия остались стихи Георгия:
Котов вон!И все коты
Задрав хвосты,
удрали вон
из комнаты!
Тогда же я переучилась звать Гулю, как всю жизнь звала его, на Георгий. Этого потребовала Нинетта, т.к. когда Георгий в СПб. в какой-то женской гимназии преподавал историю, девочки откуда-то узнали, что его дома зовут Гулей и вот, во время урока, раздался ласковый голосок "Гуля", потом в другом месте - опять "Гуля!" и т.д. После этого, не знаю кто, решил звать Гулю Георгий, и Нинетта делала страшные глаза, если я ошибалась, т.ч. я в конце концов привыкла.
Обедали мы все вместе с Петрункевичами, хотя Георгий, Нинетта и я с мальчиками брали обед из какой-то столовки, а Лиза готовила на своих дома. У нее я стала учиться готовить, т.к. понятия не имела, как делать суп и т.п.
Ходили купаться мимо дворца, где жила вдовствующая Императрица и другие члены царской семьи. Это тоже было большое наслаждение, хотя потом надо было подыматься в гору. Этот дворец граничил с "Гаспрой". При Гаспринском дворце была домовая церковь, соединенная со спальней владельцев дворца во 2-м этаже - мостком, который выходил на хоры в церковь. По преданию, перед смертью старшего в роде Паниных по этому мостку приходила в спальню белая дама. При нас в церкви почти каждое воскресенье служил о. С. Булгаков, женатый на Токмаковой, имение которой было рядом и вино которой было известно в Крыму. Мы смеялись, что он изгоняет злого духа из своего младшего сына, который был большим шалуном и шелопаем. Он был еще маленький.
К Рождеству, не помню почему, Петрункевичи уехали к сестре. Оставаться одной было мне нельзя и я переехала с тетей Наташей и Ниночкой в Щель. Они поселились в нижнем этаже, мы с мальчиками в верхнем. Хозяйством занималась у нас и готовила соседка, Матрена Ильинишна, которая знала еще дядю Павла и тетю Наташу. [...] В Щели жить было жутковато. Появились "зеленые". Ночью по стенам шарили лучи прожекторов стоявших на рейде в Ялте военных судов и искавших этих самых "зеленых".
При въезде в Щель со стороны Уч-Коши стояла маленькая хибарка грека Кости, при ней конюшня его осла. Костя зарабатывал перевозом товаров на своем осле. Раз утром Костю нашли зарезанным. Говорили, что у него были деньги.
Когда оставили белые Новороссийск, приехал дядя Владимир. Тетя Наташа увела его сразу к себе и потом с ужасом, с круглыми глазами, как она всегда водила, когда была взволнованна, говорит: "Сонечка, я у Владимирчика нашла 3 вши!" Я в душе посмеялась. Что такое для нас в то время были 3 вши, когда Ваня Петрункевич, когда приехал из-под Астрахани, попросил затопить ванну, а нас всех уйти. Голый прошел в ванну, а одежду всю его полили керосином и сожгли.
Но через некоторое время дяде Владимиру стало плохо [о болезни Вернадского см. ниже в основном тексте его дневников. - Публ.]. Позвали доктора, который нашел у него сыпной тиф и потребовал, чтоб его перенесли в заразную больницу. Но тут запротестовала я, т. к. знала, что больница переполнена, тифозные валяются на полу, сестры сбились с ног и ухода почти никакого нет. Тетя Наташа тоже протестовала, говоря, что не хочет, чтоб заразились мы. В конце концов мы с тетей Наташей пришли к соглашению: дядя Владимир остается в Щели, ухаживать за ним будут тетя Наташа и Ниночка, я же и дети в комнату входить не будем. Но тетя Наташа и Ниночка будут жить и выходить к нам, как и раньше.
До болезни дяди Владимира Матрена Ильинишна занималась хозяйством дома, продукты же из Ялты приносили Ниночка и я. С болезнью же дяди Владимира тетя Наташа и Ниночка всецело отдались уходу за ним, Матр. Ил. по-прежнему занималась хозяйством и домом, продукты же стала носить я одна. Иногда это было трудно, п. ч. дяде Владимиру нужны были разные веши, - вино, лекарства и т.д. Я брала ранец, нагружала его, хлеб несла под мышкой. Помню, что иногда покупалось что-то, что могло протечь, это было особенно трудно нести. Одно время было трудно ходить, п.ч. выпал снег, как часто бывает в Крыму в конце января, начале февраля (ст. стиля). Держался он для Крыма в этом году сравнительно долго. Потом кончилось топливо. И уголь, и дрова всегда привозились в Крым, в это же время достать их было и трудно, и дорого. В "Щели", на склоне, была большая дубовая роща, из которой Михаил уже продал часть, не оголяя склона, осенью после отпуска и перед отъездом на фронт, чтобы пополнить наши чахнувшие финансы. Мы с Алешей брали пилу и топор (ему еще не было 10-ти лет) и отправлялись в эту рощицу. Выбирали не слишком толстый дубок, спиливали, распиливали его, потом я колола дрова и приносили их с Алешей домой.
Дядя Владимир болел тяжело. Как-то вечером я вышла с доктором в сад, провожая его и спросила, как он смотрит на положение дяди Владимира и не надо ли предупредить сына - Георгий был профессором в Симферопольском университете. Доктор помолчал, а потом сказал:
"Вызывайте сына". Я послала Георгию телеграмму (не говоря ничего Ниночке и тете Наташе) и Георгий пешком, в снег, пришел к нам. Лошадей достать он не смог.
Но кризис миновал благополучно, дядя Владимир стал поправляться, потом стал выходить в столовую-гостинную. Это было очень уютное время. Все успокоились. Часто по вечерам за круглым обеденным столом играли все в "дурачка". Горел камин. Тетя Наташа (крестная мать Сашко) учила его читать - Алеша ходил к какому-то частному учителю. Сашко часто не хотел "шлепать мозгами" и тетя Наташа обещала ему лишнюю партию "дурачка". Всеобщий восторг был, когда дядя Владимир оставался в дураках, а он как-то конфузился и был недоволен.
Погода изменилась, наступила дивная крымская весна. Ниночка стала опять ходить со мной в Ялту за покупками. Мы спускались вниз, к нашим воротам, по бокам которых стояли 2 больших кипариса (на которые часто на самую верхушку забирались мальчики) и выходили на дорогу. Она была немощенная, часто грязная, вилась между турецкими фруктовыми садами. Скоро мы с нее сходили и шли вдоль речушки Уч-Коша, по левому ее берегу, по каменной стене, гладкой и удобной для ходьбы. Она защищала берег реки, чтоб вода его не размывала. Она шла не вдоль всего берега и иногда опять приходилось выходить на дорогу. Но идти на стене было сплошное наслаждение. Она была чуть выше уровня воды, которая бурлила и кипела, спускаясь с Яйлы, с ее, в это время года, снежных вершин. Кругом распускались яблони и груши, розовый миндаль, местами еще цвел кизил. Чудный воздух - дядя Владимир говорил "озон". На душе ясно и спокойно. Идти легко. Мы болтаем. Почему-то я начала рассказывать Ниночке увлекательный английский роман, старый, который прочитала летом в Гаспре. Рассказывала я его только во время наших походов в Ялту. Так доходили до Мордвиновского сада, вход в который был закрыт, но мы имели право прохода - вероятно, еще со времен дяди Павла и тети Наташи - и через него доходили до Ялты. Какая это была красота, эти прогулки! Несмотря на весь кошмар и неустойчивость того времени, но мы были молоды тогда и полны жизни. Почему-то так ярко помню еще спуск в Ялту, а не возвращение домой.
Дядя Владимир стал выходить, дышал "озоном", часто брал какой-либо кусочек камня и начинал объяснять, что это за порода.
На Пасху приехал дядя Саша Зарудный - крестный Сашко. И не один, а в сопровождении осла. Дядя Саша служил в это время в Ялте в каком-то то ли кооперативе, то ли экономическом обществе. Осел был нагружен всякими вкусностями, трудно доступными тогда. Дядя Саша каждому приготовил подарочек. Мы все сидели за круглым столом в столовой и дядя Саша передавал кому-то его подарок, сопровождая передачу стихами. Я не все помню, но вот что осталось в памяти:
Дядя Владимир получил пакет с гречневой крупой и передавая ему пакет, дядя Саша сказал: "Профессор, гордость наша, ешь после тифа больше каши". Мише: "Чтоб дома взял сидеть привычку, дарю я Мише спички" (Новороссийск был оставлен белыми, которые переехали в Крым; штаб ген. Кутепова, в конвое которого служил Миша, стоял в Симферополе, и Миша и его приятель еще по Поливановской гимназии в Москве Михаил Александрович Крицкий получили отпуск на Пасху и приехали в "Щель"). Сашко: "Чтоб сладок был корень ученья, дарю я крестнику варенье"; Матр. Ильинишне: "Матр. Ил. Я не решаюсь дать на чай, дарю ей просто чай". К сожалению, других стихов я не помню.
