Реклама





Книги по философии

Поль Валери
Об искусстве

(страница 3)

Мы уже видели, что лирика Валери начала 20-х годов с ее строгой формой и мудреным, отвлеченным смыслом сразу покори­ла искушенных современников. Не заставило себя ждать и призна­ние более широкой читающей публики. И все же поражает быст­рота, с какой воспользовалась новорожденной славой Валери официальная Франция Третьей республики. Уже в 1925 году он был избран членом Французской Академии и в 1927 году занял там освободившееся кресло Анатоля Франса. Поэзия Валери при­обрела отпечаток общепризнанной, была сразу приобщена к нацио­нальному художественному достоянию. А сам Валери наконец стал тем, кем он не был и не хотел быть до тех пор, -- литератором по профессии.

На это у него было свое объяснение, не лишенное тона изящ­ной мистификации, в котором он любил обращаться к читателям. В 1922 году, утверждал он, за смертью своего патрона он потерял работу в агентстве Гавас, ему нечем стало жить и пришлось писать, писать, не давая себе отдыха, хотя и поневоле.

Верить ли этим словам поэта? Существенным в его превраще­ниях было то, что среди книг, созданных Валери за последнюю четверть века его жизни, не было больше ни одного сборника сти­хотворений. После начала 20-х годов Валери уже не вернулся к поэзии.

Как бы очнувшись в XX веке от символистского полусна, поэ­зия Валери приобрела в грозовые годы новой эпохи необщую худо­жественную физиономию и с нею некий отпечаток равновесия, воз­никшего в какой-то миг на крутой траектории нисхождения модер­нистского искусства. Продлиться такое мгновение не могло. Вале­ри -- чуткий рецептор общественных и духовных перемен -- не искал возвращения счастливого момента относительной гармонии и меры, отметивших его кратковременный поэтический взлет.

К "поэтическому периоду" хронологически относятся два его знаменитых диалога в "сократическом" роде -- "Эвпалинос, или Архитектор" и "Душа и танец" (1921). Эти любопытные размыш­ления об искусстве, артистические "pastiches" (подражания) в из­любленном французском роде, овеянные поэтической атмосферой античных образцов, стоят как бы на грани между поэзией и музы­кальной философской прозой. Но собственно поэтические опыты Ва­лери остались позади.

Теперь Поль Валери -- знаменитый писатель, "бессмертный", президент французского Пен-клуба, председатель и оратор многих комитетов и конференций, позднее профессор Коллеж де Франс, где специально для него была учреждена кафедра "поэтики". Автор "Юной Парки" и "Чар" стал модной литературной фигурой; его имя украшает литературные собрания, салоны и обложки дорогих изданий для знатоков; он совершает поездки по Европе в качестве "посла французской культуры". Из-под его пера выходят много­численные эссе об искусстве, о собственном поэтическом творчестве, о природе поэзии, очерки и лекции о поэтах и художниках недав­него прошлого -- Бодлере, Верлене, Э. По, Малларме, Коро, Мане, Дега, введения к произведениям Декарта, Расина, Лафонтена, Стен­даля и других классиков, академические юбилейные речи, журналь­ные статьи публицистического характера на актуальные темы сов­ременности, -- труды, которых литературные сферы и издатели напе­ребой добивались от нового кумира.

Большинство его произведений (вместе с трактатом о Леонардо и "Г-ном Тэстом", воскрешенными им самим из забвения и снаб­женными авторскими комментариями) много раз переиздавалось при жизни писателя, отдельно или в составе сборников эссе и ста­тей на темы искусства и на злободневные политические темы. В 30-х годах вышел в свет том его публицистики "Взгляд на сов­ременный мир"; эссе, статьи и очерки были собраны в книгах "Разные статьи" (пять томов) и "Статьи об искусстве". Позд­нее Валери создал книги особого жанра -- сборники фрагментов, афоризмов, парадоксов, размышлений, частью почерпнутых из уже упомянутых личных тетрадей, частью возникших как заготовки к новым, незавершенным замыслам. К такому роду книг конца 30-х -- начала 40-х годов относятся "Смесь", "Так, как есть" (два тома), "Скверные мысли и прочее" -- все они содержат наброски и фраг­менты, возникшие раньше, в 30-х и даже 20-х годах.

По свидетельству Валери, все, что им написано в прозе, на­писано на случай и по заказу, под давлением неумолимых обстоя­тельств и требований его литературной карьеры. Можно ли верить без оговорок и этим его объяснениям? Как бы ни обстояло дело в его собственном представлении, труды Валери-литератора утвер­дили значение его критической и эстетической мысли, раскрыли глубину и проницательность его позиций, только на первый взгляд казавшихся отвлеченными от дел и страстей мира сего. В сущ­ности, вся эссеистика Валери, изящная и глубокомысленная, может быть понята в целом как система отталкивания от современного искусства буржуазного упадка, его произвола и мистификации, от его суррогатов новизны и погони за все более шокирующими внеш­ними формами, от методов психологической атаки на вкусы пуб­лики и подмены сознательного содержания культом самовыражения.

Все же литературная деятельность Валери и на склоне его жизни была не менее противоречива, чем перипетии его творчества в молодые и зрелые годы. Писатель большого таланта, силы ума, высокой эстетической и гуманитарной культуры, он посвятил многие годы трудам, которые при всем их значении в духовной летописи века следовали за капризами внешнего случая, не подчиняясь какой-либо определенной, вперед задуманной писателем программе. При внутренней связности и постоянном возвращении определенных мо­тивов они производили впечатление не единства и цельности, а раз­нообразия. Их богатство представало в рассеянном виде, оно могло показаться легковесным. "Литература, в которой видна система, -- это пропащая литература", -- считал Валери.

Мы будем оставаться в недоумении перед феноменом Валери до тех пор, пока не придем к пониманию того, что этот "случай­ный" характер его творчества не был делом случая. Им управляла определенная логика, которая одна способна была примирить стро­гие требования интеллекта и остро самокритический склад ума с долгим добровольным служением в качестве официальной фигуры своего времени, некоего "Боссюэ Третьей республики" (как шутил сам Валери), старательно исполнявшего в литературе и жизни ри­туальные обязанности "бессмертного".

"Проблема" Валери состоит, между прочим, в том, чтобы по­нять с более высокой точки зрения, как общественный факт, логику этого его жизненного служения. "Искус" многолетнего "молчания", отказа от писательской деятельности, затем внезапный, но мимолет­ный "поэтический период" означали в конечном счете неприятие в широком смысле условий творчества в эпоху, которая именовалась "прекрасной" на языке благополучного буржуа, но вскоре обер­нулась ужасами мировой войны. Литературная активность Валери на последующем этапе не означала примирения с этими условиями в меняющемся мире. Намеренно "случайный", "светский", "не обя­зательный" характер прозы Валери его последней "мягкой" манеры, такой привлекательной для интеллигентного читателя, был чем-то большим, чем просто отголоском завидной свободы "дилетантства", которую всегда высоко ценил писатель. Вольный, ненарочитый ха­рактер его творчества содержал в себе глубокий смысл. В нем был заложен солидный потенциал полемики против литературы модер­низма, ее позы и ходячих мифологических схем.

Первым среди ее обязательных мифов был миф о страдальце-новаторе в терновом венце, непонятом гении, гонимом тупой и враждебной средой. Эта ситуация уходила корнями в "героическую" эпоху "проклятых" художников -- Бодлера, Верлена, Рембо, Ван Гога. Но она подверглась девальвации уже в начале нового века, на переломе от декадентства к авангардизму. Современник этих событий, Валери был свидетелем превращения трагической ситуации в условную формулу, в разменную монету успеха с отчеканенным па ней софизмом: "Все, что отвергнуто, достойно восхищения". Эта принудительная обратная логика, возведенная в эстетический прин­цип, послужила для оправдания многих разломов и сдвигов в ли­тературе и искусстве Запада в течение всей первой половины XX века.

Валери отказывался подчиняться этой автоматической символи­ке модернизма, сулившей спасение и славу ценою тотального раз­рыва с прошлым и жестокого конфликта с нормальными, очело­веченными формами художественного сознания. Ради спасения в себе художника он уже в юности предпочел надолго отказаться от литературы как профессии. Рано наступивший кризис самоот­рицания не заставил его превратить личную горечь разочарования и свою внутреннюю коллизию в витрину чудес на потребу публике зевак и пресыщенных снобов.

Поза непонятого гения претила ему; он не мог не видеть, что как профессия такая поза смешна. Он не из самодовольства скорбел о неустройстве среди культуры, о потрясениях современной циви­лизации. Раззолоченный мундир академика он избрал не из сле­пого тщеславия, а с открытыми глазами, желая отгородиться не от тревог современности, а от враждебной и неприемлемой для его сознания стихии произвола и культурного одичания, неотделимой от деградации искусства его времени. Непонимание этого поворота мыс­ли Валери было подчас источником предвзятых обвинений, вроде тех, -- в "капитальной заурядности мыслей" и "непроницаемости к новизне идей", -- какими критик А. Эфрос в 30-е годы награждал нашего писателя за его академические лавры.

Между тем ничто не было, по существу, более чуждо его натуре, чем жажда почестей и знаков внимания, которыми он щед­ро был награжден. Среди французских литераторов, согретых офи­циальной славой, едва ли можно было найти в то время человека более скромного, бескорыстного, сдержанного и требовательного к самому себе, более чуждавшегося даже тени самоудовлетворен­ности, апломба и писательского высокомерия. Ни духовно, пи ма­териально Валери не принадлежал к уже мощной в его время фа­ланге артистической богемы.

Название книги: Об искусстве
Автор: Поль Валери
Просмотрено 156922 раз

...
12345678910111213...